Неточные совпадения
И ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет — ей внемлют
чистые, —
Немало Русь уж выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара Божьего,
На честные пути,
Немало их оплакала
(Увы!
Звездой падучею
Проносятся они!).
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством — и она,
Благословясь, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца…
Возвращение на фрегат было самое приятное время в прогулке: было совершенно прохладно; ночь тиха; кругом, на
чистом горизонте, резко отделялись черные силуэты пиков и лесов и ярко блистала зарница — вечное украшение небес в здешних местах. Прямо на голову текли лучи
звезд, как серебряные нити. Но вода была лучше всего: весла с каждым ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг шлюпки.
Воздух был свежий и холодноватый, на
чистом небе сияли крупные
звезды.
Ветра не было, не было и туч; небо стояло кругом все
чистое и прозрачно-темное, тихо мерцая бесчисленными, но чуть видными
звездами.
— Гляди —
звезда упала! Это чья-нибудь душенька
чистая встосковалась, мать-землю вспомнила! Значит — сейчас где-то хороший человек родился.
В такие минуты родятся особенно
чистые, легкие мысли, но они тонки, прозрачны, словно паутина, и неуловимы словами. Они вспыхивают и исчезают быстро, как падающие
звезды, обжигая душу печалью о чем-то, ласкают ее, тревожат, и тут она кипит, плавится, принимая свою форму на всю жизнь, тут создается ее лицо.
Я внимательно наблюдал, как она обдавала миндаль кипятком, как счищала с него разбухшую кожицу, как выбирала миндалины только самые
чистые и белые, как заставляла толочь их, если пирожное приготовлялось из миндального теста, или как сама резала их ножницами и, замесив эти обрезки на яичных белках, сбитых с сахаром, делала из них чудные фигурки: то венки, то короны, то какие-то цветочные шапки или
звезды; все это сажалось на железный лист, усыпанный мукою, и посылалось в кухонную печь, откуда приносилось уже перед самым обедом, совершенно готовым и поджарившимся.
Но ясна и спокойна ее поверхность, ровно ее
чистое зеркало, отражающее в себе бледно-голубое небо с его миллионами
звезд; тихо и мягко ласкает вас влажный воздух ночи, и ничто, никакой звук не возмущает как бы оцепеневшей окрестности.
Матвей ждал Дыму, но Дыма с ирландцем долго не шел. Матвей сел у окна, глядя, как по улице снует народ, ползут огромные, как дома, фургоны, летят поезда. На небе, поднявшись над крышами, показалась
звезда. Роза, девушка, дочь Борка, покрыла стол в соседней комнате белою скатертью и поставила на нем свечи в
чистых подсвечниках и два хлеба прикрыла белыми полотенцами.
Утренняя заря румянила снежную равнину; вдали, сквозь редеющий мрак, забелелись верхи холмов, и
звезды, одна после другой, потухали на
чистом небосклоне.
Казалось, что там, на краю моря, их бесконечно много и они всегда будут так равнодушно всползать на небо, задавшись злой целью не позволять ему никогда больше блестеть над сонным морем миллионами своих золотых очей — разноцветных
звезд, живых и мечтательно сияющих, возбуждая высокие желания в людях, которым дорог их
чистый блеск.
Это было по весне, должно быть вскоре после того, как выехал на русские поля изумрудные молодой Егорий светлохрабрый, по локоть руки в красном золоте, по колени ноги в
чистом серебре, во лбу солнце, в тылу месяц, по концам
звезды перехожие, а божий люд честной-праведный выгнал встреч ему мал и крупен скот.
Лихая же хвороба после этой жертвы действительно прекратилась, и настали дни успокоения: поля и луга уклочились густой зеленью, и привольно стало по ним разъезжать молодому Егорию светлохраброму, по локоть руки в красном золоте, по колени ноги в
чистом серебре, во лбу солнце, в тылу месяц, а по концам
звезды перехожие.
Акулина как бы успокоилась, и только судорожно стиснутые губы и смертная бледность лица свидетельствовали, что не все еще стихло в груди ее; но потом, когда дружка невесты произнес: «Отцы, батюшки, мамки, мамушки и все добрые соседушки, благословите молодого нашего отрока в путь-дорогу, в
чистое поле, в зеленые луга, под восточную сторону, под красное солнце, под светлый месяц, под часты
звезды, к божьему храму, к колокольному звону», и особенно после того, как присутствующие ответили: «Бог благословит!», все как бы разом окончательно в ней замерло и захолонуло.
Теперича взять так примерно: женихов поезд въезжает в селенье; дружка сейчас, коли он ловкий, соскочит с саней и бежит к невестиной избе под окошко с таким приговором: «Стоят наши добрые кони во
чистом поле, при пути, при дороженьке, под синими небесами, под
чистыми под
звездами, под черными облаками; нет ли у вас на дворе, сват и сватьюшка, местечка про наших коней?» Из избы им откликаются: «Милости просим; про ваших коней есть у нас много местов».
Господи, что только мы в эту пору почувствовали! Хотели было сначала таинствовать и одному изографу сказать, но утерпеть ли сердцу человечу! Вместо соблюдения тайности обегли мы всех своих, во все окна постучали и все друг к другу шепчем, да не знать чего бегаем от избы к избе, благо ночь светлая, превосходная, мороз по снегу самоцветным камнем сыпет, а в
чистом небе Еспер-звезда горит.
Несколько
звезд смотрело из далекого
чистого неба, одна из них была ярче всех и горела красноватым сиянием…
Ветер к ночи совсем утих, и
чистое, безлунное, синее небо играло серебряными ресницами ярких
звезд. Было призрачно светло от того голубоватого фосфорического сияния, которое всегда излучает из себя свежий, только что улегшийся снег.
Высыпали первые
звезды, и никогда их мерцающее сиянье не казалось мне таким золотым, таким
чистым, кротким и радостным.
Вечер крещенского сочельника ясный был и морозный. За околицей Осиповки молодые бабы и девки сбирали в кринки
чистый «крещенский снежок» холсты белить да от сорока недугов лечить. Поглядывая на ярко блиставшие
звезды, молодицы заключали, что новый год белых ярок породит, а девушки меж себя толковали: «
Звезды к гороху горят да к ягодам; вдоволь уродится, то-то загуляем в лесах да в горохах!»
Стану я, рабица Божия, во
чистом поле на ровном месте, что на том ли на престоле на Господнем… облаками облачусь, небесами покроюсь, на главу положу венец-солнце красное, подпояшусь светлыми зорями, обтычусь частыми
звездами, что вострыми стрелами…
А меньшая сестра говорит: «Я ни ткать, ни прясть не горазда, а когда б на мне Иван-царевич женился, народила б я ему сынов-соколов: во лбу солнце, на затылке месяц, по бокам часты
звезды, пó локоть руки в красном золоте, по колена ноги в
чистом сéребре…»
— До
звезды!.. Ах да… и ты права: мы в самом деле очень любим
звезды… их видеть так отрадно. Там ведь, без сомнения, живут другие существа, у которых, может быть, нет столько грубых нужд, как у нас, и потому они, должно быть, против нас лучше,
чище, меньше самолюбивы и больше сострадательны и добры…
Ей страстно захотелось сада, темноты,
чистого неба,
звезд.
В кротком сиянии
звезд на небе, в
чистом морозном воздухе и в беззвучном движении воды в полынье — всюду царило невозмутимое спокойствие.
Было поздно. На западе уже поблекла последняя полоска вечерней зари. На небе одна за другой зажглись яркие
звезды. Казалось, будто вместе с холодным и
чистым сиянием их спускалась на землю какая-то непонятная грусть, которую нельзя выразить человеческими словами. Мрак и тишина сливались с ней и неслышными волнами заполняли распадки в горах, молчаливый лес и потемневший воздух.
Я снова поставил больному клизму и вышел наружу. В темной дали спало Заречье, нигде не видно было огонька. Тишина была полная, только собаки лаяли, да где-то стучала трещотка ночного сторожа. А над головою бесчисленными
звездами сияло
чистое, синее небо; Большая Медведица ярко выделялась на западе… В темноте показалась черная фигура.
Как угадать в девичьем сердце момент пробуждения нежного чувства? Легче подслушать, как трава растет летом в
чистом поле, как
звезды шепчутся между собой на небе зимнею ночью!
— Ей до Лизы, как до
звезды небесной, далеко, но в ее лице, более чем хорошеньком, в голубых глазах светятся так ярко
чистая, безмятежная душа и ум, в ее живом, лукаво наивном разговоре, простоте ее манер есть какой-то завлекающий интерес. Сколько могу судить по недавнему знакомству, той удел воспламенять, увлекать, волновать душу, этой — понемногу притягивать ее к себе, успокаивать, согревать, нежить. Я сравнил бы Лизу с романом Жорж Занда, другую с романом Диккенса.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая
звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное,
чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Начиная с 26-го августа и по 2-е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей, осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда всё блестит в редком,
чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний, пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые, и когда в темных, теплых ночах этих, с неба, беспрестанно пугая и радуя, сыплются золотые
звезды.